Парень хотел возмутиться, но, поймав мой взгляд, как-то сник и, хоть и тронул укладку с документами, но будто даже развернуть упаковку и глянуть, что там — сил не имел.
— Максим, это... — потерянно произнес тот.
— Правда, угу. На бумаге, потому что сам понимаешь, — пожал я плечами. — Эта ваша большая и очень секретная электронная машина...
— Зачем это ему?!
— Запрещенный товар? Или очень быстро много денег за него? Или тишина с отсутствием проверок?
— То, есть, действительно...
Не знаю, что он хотел сказать.
— Ну и если подарок не зайдет, вот, резервный вариант, — выудил я из сумки трехлитровую банку меда.
Артем только страдальчески поморщился.
— Ты смотри, с пчелой внутри, — пощелкал я по стеклу ноготком. — Производитель лицом и жалом! Знак качества, как мне сказали!
— Максим, хватит, — сжал он виски руками и с силой помассировал.
— Да что ты голову ломаешь? Вон, с отцом советуйся. И банку открой, сладкое оно для нервов хорошо.
— С отцом, верно, — услышал он только начало фразы.
А затем выпрямился, как пружина, которую долго сжимали, и произнес уверенным, спокойным голосом.
— Надо деда звать.
После чего вышел в свою дверь, ближнюю. Ту которую он сам же и заклинил парой часов раньше до уровня не открывания. Короче, с дверью вместе вышел.
— А и забирай, если она тебе так понравилась, — лихо махнул я рукой.
Суровость и грозность на его лице сменилась неким смущением и непониманием, куда деть дверь. Даже к проему примерил, будто приклеится она обратно.
— Мед заберешь — дверь прощу.
— Ладно, давай, — вздохнул он покаянно и с показной неохотой подхватил в одну руку первой подарок, а в другую — мед. — Да не ем я его, сколько говорить можно! — возмутился он напоследок.
— Ты главное, бумаги не заляпай, — обеспокоенно посоветовал я. — Вон, бумагой оберточной вытирайся, там как раз внутренняя часть шершавая.
Тот, подхватив мою эмоцию, оценивающе оглядел упаковку, но через секунду спохватился, нацепил прежнюю невозмутимость и пошел к своему автобусу.
Ну-ну. А то я не знаю этого сладкоежку. Да что он, ложку не найдет? Хотя, говорит, лапой вкуснее... Это если она пролезет еще.
Посмотрел на джипы в разных концах улицы и невозмутимо отправился к себе домой.
В тех машинах гвардия, а не стандартное охранение. Эти — не предадут никогда.
У меня таких людей мало. Но я счастлив, что такие есть.
Я остановился и посмотрел на приветливую улыбку Елены Белевской, махнувшей из-за окна.
И я счастлив, что иных все меньше.
Глава 5
В просторном зале на два этажа, обрамленном красным деревом лестниц, было много света. Окна гостиной частного дома редко зашторивались, открывая вид на яблоневый сад, за листьями которого угадывалась высокая решетка ограды. Ставни наверху светили теплым оттенком штор. Темно-алым пламенем горел огонь в массивном камине напротив входа, отражаясь алыми искрами в сотнях граней массивной люстры, окрашивая оранжевым ткань дивана, мерцая в глазах замершего на нем юноши. Даже бежевые платья двух близняшек тринадцати лет, что замерли с блокнотами у балюстрады второго этажа, тоже будто бы светились.
Но во всем этом сиянии была одна длинная тень, что металась от края до края зала, заставляя нервно подергиваться даже невозмутимое пламя. Она вышагивала перед диваном, пытаясь пробить каблуком мягкий ворс ковра и цокнуть особенно громко. Она задевала краем серого рукава юношу, опираясь на спинку дивана за его спиной. Но время шло к полудню, и скоро ей суждено навсегда пропасть.
Для юноши мир звучал классической музыкой из незаметных наушников-вкладышей. Приятные мелодии, хоть и прослушанные бесчисленное число раз. Но если снять наушники — вряд ли там тоже будет что-то новое, и уж наверняка — ничего хорошего. Он готов спорить. И этот спор, что характерно, даже приняли два раза.
— 'Подлец', было, — сосредоточенно чиркнула на втором этаже одна из девушек-сестер карандашиком по листку.
— 'Бесчувственная сволочь', — хмыкнула вторая. — Тоже есть.
— Сама такая! — Отреагировала ее сестра, поджав губы после особо едкой фразы.
Но все же, пробежавшись по списку взглядом, убедилась, что брат такое уже слышал.
Сцена расставания на первом этаже гремела повышенными тонами, колкими и обидными выражениями с акцентом на каждом слове, но исполнялась всего на один голос.
И, по всей видимости, именно равнодушие другой стороны бесило гостью еще сильнее. Можно понять — столько подготовки, отчетливо видимой по укладке волос и профессиональному макияжу; по дорогому платью, хоть и строгих тонов, но столь соблазнительно очерчивающему формы девушки; со вкусом подобранным украшениям; изысканной парфюмерии, от которой кружит голову; высокой платформе туфель, благодаря коей осанка обрела особенно женственный вид.
Словом, все для того, чтобы расставание непременно обернулось бы штормом эмоций, стоило юноше оценить весь масштаб грядущей потери. Но он молчал, глядя на огонь и удерживая левую руку в мягкой шерсти кота, расположившегося клубком в глубине дивана, рядом с бедром хозяина.
В общем-то, шторм был запланирован еще на вчерашний вечер, и шел по плану, от тихого недовольства прогулкой к эмоциональным обвинениям с предсказуемой развязкой.
Однако фраза 'Ну наконец-то! Всего наилучшего!' под конец прогулки никак не планировалась. Как и хлопок дверью в сантиметре от носа. А ведь она его так любила! Ну, до того, как решила прекратить отношения. Возмущение, конечно же, было тут же экспрессивно высказано по телефону, после звукового сигнала автоответчика, но ощущения все равно были не те.